Если бы не сплетня.(проза)

Все, кто знает Веру, называют ее лесоголиком. И Вера не обижается, по­тому что лес она и в самом деле любит до фанатизма. С утра до вечера она может с одинаковой светлой радостью бродить по березовой роще, вдыхать горьковато-сладкий запах старого бора или, осмотрительно надвинув на лоб темно-коричневую вязаную шапочку, пробираться сквозь, казалось бы, не­пролазную чащу лозняка.

А вот людей встречать в лесу Вера не любит. Нет, она не боится. Она во­обще мало чего боится. Ну, разве что высоты да еще мышей. Не боится она. Просто ревнует «свой» лес, красивый, задумчивый, отзывчивый, к некраси­вым и бездушным посетителям. Вера и за черникой никогда не ходит, потому что там, в Воленке, где она растет, всегда не по-лесному людно. А вот Лариса, ее подруга, бывшая однокурсница, как только приедет к ней в гости, так и начинает: «Пойдем за черникой!»

Вот и в этот раз, еще с вечера: «Ну, как в этом году черника?» Как только Вера ни старалась убедить Ларису, что в Андреевском лесу их ждет «самое грибное на свете» место, Лариса стояла на своем: «Хочу за черникой!»

Народу в Воленке, как всегда в такую пору, тьма-тьмущая. Сначала Вера пыталась найти какой-либо «дикий островок». И в одну сторону устремилась, и в другую — напрасно! Всюду белеют платки, звякают бидончики и ведра, слышится говор. Лариса уже злиться начала:

— Может, перестанем бегать? Посмотри, сколько ягод. Всем хватит.

Она ловко, обеими руками, сдергивала со стеблей сизовато-черные ягоды

и уже успела подкрасить черничным соком свои белоснежные зубы. Вера по­корно вздохнула и присела возле большой кочки.

Через минуту почти рядом пристроились две женщины с одинаковыми пластмассовыми ведрами. Вера приподнялась, заглянула в ведра. Да, долго еще придется терпеть нежелаемое соседство: черники-то что у одной, что у другой только на донышке.

— Ива-а-ан! Ива-а-ан! — донеслось из-за кустов.

«Ну вот, еще одна!» — окончательно расстроилась Вера и тут же увидела толстуху в синем спортивном костюме.

Толстуха окинула взглядом поляну и завопила пронзительным голосом:

— Ива-а-ан! Да где же ты?

Лариса подмигнула Вере и, сделав серьезную мину, произнесла:

— Напрасно вы так кричите, уважаемая. Нет уже вашего Ивана! Толстуха растерянно заморгала глазками-изюминками:

— Как это нет? Что это вы говорите?

— А так. Вы же сами видите, сколько вокруг женщин. А Иван ваш сего­

дня, пожалуй, единственный мужчина в лесу. Ну, вот и не выдержал, поддал­

ся искушению. Женился прямо здесь ваш Иван.

Растерянность мгновенно сползла с лица толстухи, уступив место правед­ному гневу. Пламенея пухлыми щеками, толстуха презрительно рассмеялась:

— Так, может, это он на тебе женился, вобла ты сушеная?!— И с минуту

помолчав, добавила: — Дура! Тьфу на тебя!

Женщины с пластмассовыми ведрами громко засмеялись.

— Вот так пошутила на свою голову! — смущенно улыбнулась Лариса. —

И надо было мне ее трогать? Только настроение себе испортила!

Неуклюжая фигура в синем костюме скрылась в зарослях. Лариса и Вера молча собирали ягоды и невольно слушали разговор своих соседок. Те про­должали беседу, прерванную появлением толстухи.

— А что невестка? Где ты видела, чтобы нынешние невестки свекровей ува­

жали? Вот и моя. Она ж и ногтя Василевого не стоит, а еще и выпендривается!

Вера подняла голову. Говорила пожилая в вылинявшем «летнике» (так в деревне называли мужские пиджаки). Вторая женщина, помоложе, кругло­лицая, с пламенно-рыжими кудряшками, которые упрямо лезли из-под белой «кисейки», сочувственно кивала головой:

—Так-так. Что твой Василь влип так влип! И как он только терпит? Дру­гой бы давно уже и ей добрую бубну выбил, и Петьку этого где в темном пе­реулке поймал. ,

—Какого Петьку? — насторожилась пожилая.

—Да ты что, Ганна?! Или ты и вправду ничего не знаешь?! Про твою ж невестку земля гудит!

Рыжеволосая придвинулась поближе к пожилой и зашептала ей на ухо.

— Ну вот, Лорка, а ты удивляешься, почему я деревенских людей не люб­

лю, — вздохнула Вера. — С одной ты пошутила. Сама видишь, что получилось. А эти... Посмотри на них. Даже про ягоды забыли. Лбами уперлись од­на в одну и сплетни сплетают. Ох, эти уж сплетни! Сколько из-за них слез пролито! Сколько судеб сломалось! Я, если бы на то моя власть была, за сплетни страшной карой бы карала. Языки б вырывала

— Да что ты расходилась так?! — удивилась Лариса. — Тебе-то какое де­ло до тех сплетен?

— Мне?! — вспыхнула Вера. — Да они всю жизнь мою... — Она махну­ла рукой. — А, что тут говорить! Ну их, сплетни эти, на сухой лес! Давай только уйдем отсюда. Вон там место неплохое.

Они прошли с сотню метров и остановились у ольхового куста.

— Ты вот, Вера, казнить готова за сплетни, — заговорила Лариса, — а я ска­-

жу, что если бы не одна сплетня... Но лучше все по порядку. Ты же знаешь,

и я когда-то в деревне жила. Сейчас уже нет Зеленой Долины. Чернобыль

съел. Правда, и до Чернобыля начала умирать моя деревня. Хотя места были

красивые: лес, река, озеро. Не задерживалась там молодежь. Глушь. До же-­

лезной дороги далеко. Автобус — два раза в неделю. Правда, хаты в Зеленой

Долине не пустовали. Под дачи покупали их горожане. Иной раз идешь по

улице, смотришь: тут Тарасенчиха живет, тут — Смоляки, а в следующих

трех хатах"— дачники, напротив — тоже дачники... Дачники, дачники... Их,

наверное, было больше, чем коренных жителей. Дачники жили в деревне

только летом. Многие даже соток не садили. Приедут — и сразу в лес, на ре-­

ку, на озеро. Отдыхают... У нас даже писатель жил.

Как-то раз в тот дачный бум я к родителям вернулась из неудавшегося сво­его замужества. Устроилась в колхозную контору кассиршей. Сначала вечерами сидела у телевизора или читала. А потом как-то незаметно с бухгалтершей Свет­ланой подружилась. Она тоже разведенкой была. Выставила своего пьянтоса да и жила с двумя детками. Я часто к ней заходила. Поговорим про свою горькую долю, кофе попьем, а если праздник какой, так и вина сухого по рюмочке возь­мем. Поплачем, «суженых» своих поругаем. На женское счастье уже не надея­лись. Так рассуждали: хорошие мужики на улице не валяются, а валяются те, ко­го выбросили за непригодностью, да те, кого не подобрали по той же причине.

Однажды, где-то в августе, как раз перед выходным, засиделась я у Светла­ны. Темно уже было, когда домой шла. Фонари, как всегда, на улице нашей не го­рели. Споткнулась я о какую-то колоду и упала. Да как раз в репейник. Дома свет не включала, чтобы родителей не беспокоить, потому что они спали уже, плащ свой у порога на вешалку повесила, в спальню тихонько пробралась и легла.

Утром просыпаюсь от крика:

— А горе ж какое! Позор же какой! Я еще из-за нее с людьми ругалась!

А люди ж правду говорили: распусница ты, бесстыдница!

Я с кровати подхватилась и вижу: рядом мама стоит с моим плащом в ру­ках и причитает, как по покойнику.

— Мамочка! Что случилось? Почему ты плачешь? — испугалась я.

— Ну, ты погляди на нее, Лексей, на доченьку свою дорогую! Она еще и спрашивает? — снова запричитала мать и ткнула мне в лицо плащ, увешан­ный колючими головками репейника.

Я плащ тот из рук у нее выхватила и тоже повысила голос:

— Да скажите же вы мне, в конце концов, что случилось?! Батя, ты поче­

му молчишь?!

Отец закряхтел, нахмурился:

— Да говорил же я ей, что брехня это! Так разве ж с ней сладишь? Насо­бирает сплетен и скандал устраивает. Это ж какой-то дурень наговорил ей, будто ты к дачнику тому, что в Кавуновой хате, по ночам огородами бегаешь. И что сам дачник где-то такое говорил. Ну, а тут еще плащ этот в репьях...

— Значит, дачник сам говорил?! Да я вообще его никогда в глаза не видела!

Оделась, провела расческою по волосам и выскочила на улицу.

Хата Кавунова стояла на другом конце деревни, но минут через десять я была там. В предвкушении предстоящей расправы с негодяем, не постучав даже, открыла дверь веранды. Открыла, и... Понимаешь, я думала, что увижу перед собой какого-нибудь наглого типа, расхристанного, с ухмылкой на мо­крых красных губах, и уже представляла себе, как со всего размаху залеплю ему пощечину. А навстречу мне вышел высокий светловолосый мужчина с прозрачно-голубыми глазами на тонком интеллигентном лице, аккуратно побритый, в сером свитере, в джинсах. В руках у него была книга.

От неожиданности я потеряла всю свою воинственность и молча топта­лась у порога. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что не может он, такой вот, быть грязным сплетником. Ну, не может — и все тут! Я растеря­лась. Как выйти из этого дурацкого положения? А тут еще себя словно со сто­роны увидела: раскрасневшуюся, растрепанную, в растоптанных туфлях...

А он дружелюбно улыбнулся и произнес:

— Что же вы стоите? Заходите. Кофе пить будете?

— Извините. Я, кажется, ошиблась. Мне не к вам надо было, — растерян­но промямлила я и повернулась, чтобы уйти.

— Ну уж нет. Если зашли, то гостьей моей будете, — снова улыбнул­ся мужчина...

— Вот так я познакомилась со своим нынешним мужем и, как ты знаешь, ничуть не жалею, — закончила свой рассказ Лариса и добавила: — Жаль только, что до сих пор не знаю, кого благодарить за ту сплетню, которая мне счастье принесла. Вот так оно бывает...