В увольнение за аттестатом. часть2

Директор школы, пожилая, но полная энергии женщина, с доброжелательным вниманием выслушала взволнованный рассказ молодого солдата, но ничем порадовать не смогла, вежливо и обстоятельно объяснив, почему не может выполнить его просьбу.

— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, но наша школа не имеет права принять у вас экзамены. Поскольку у нас дневное очное обучение, мы можем экзаменовать только тех, кто прошел его полный курс. Кроме того, если бы мы, в порядке исключения, и решили допустить вас к экзаменам, я серьезно сомневаюсь в том, что их результат станет для вас положительным. Даже при самой хорошей подготовке отвечать в течение многих часов на любые вопросы компетентной комиссии способен далеко не каждый. Даже тот, кто отлично учился в обычной школе все десять лет.

— Я готов к экзаменам, — в голосе Владимира прозвучали и мольба, и обида.

— Не огорчайтесь. Вполне возможно, что ваши знания пригодятся вам, и в самое ближайшее время. Советую обратиться в заочную школу. Там все несколько проще

Директор заочной средней школы, мужчина лет сорока, тоже внимательно выслушал Владимира, а то, что он ему сказал, вселяло надежду.

— Учащиеся нашей школы в течение всего учебного года два раза в неделю посещают по вечерам занятия и сдают предусмотренные программой зачеты. Занятия вы уже пропустили, а вот зачеты придется сдать по всем предметам. Без зачетов мы вас к экзаменам допустить не можем. Если вы осилили учебный материал двух классов за три месяца, да еще в армейских условиях, то вам, наверное, не составит труда за оставшиеся до начала экзаменов три недели сдать и зачеты. Справитесь — будете сдавать экзамены

До конца увольнения оставалось еще целых три часа, и было бы неплохо погулять по весеннему городу, но Владимир бегом помчался в часть, чтобы поделиться своей радостью с командиром, прекрасно понимая, что теперь у подполковника появятся новые хлопоты. Как решить вопрос о замене отпуска, объявленного генералом, сдачей экзаменов? Как выкроить время для сдачи зачетов, а затем и экзаменов ефрейтору, находящемуся на срочной службе? И почему именно ему, Владимиру, а не кому-то другому, командир части решил пойти навстречу, несмотря на то, что это не совсем соответствовало строгому армейскому порядку? Может быть, потому, что другие не проявляли столь горячего желания учиться? А может быть, просто решил помочь парню, рано лишившемуся родителей и вынужденному без чьей-либо поддержки устраивать свою жизнь

Подполковник отреагировал на сообщение ефрейтора сдержанно. Он подошел к сейфу, достал из него десятка два бланков, поставил на каждом из них свою подпись и печать и вручил Владимиру.

— Будешь отлучаться из части, заполнишь увольнительную и предупредишь старшину о своем уходе

Все произошло так неожиданно, что истинную цену случившемуся он понял, лишь выйдя из кабинета командира части: увольнительные на весь срок сдачи зачетов с незаполненными датами. Первым порывом было вернуться и горячо поблагодарить подполковника, но, вспомнив, что тот менее всего склонен к сантиментам, делать этого не стал.

В увольнения он ходил вечерами, совмещая приятное с полезным — вечерние прогулки по городу со сдачей зачетов в школе. Триумфа не получилось, сказывалось разгильдяйство прошлых лет, но тем не менее в зачетке появлялось все больше отметок и зачетов, открывавших путь к экзаменам. Они запомнились особо, и пережитым волнением, и даже тем, что среди сугубо штатской рабочей молодежи в среднем двадцати — двадцати пяти лет в нарядных платьях и костюмах, заполнившей школьный класс, в армейской форме был только он один, чем и привлекал всеобщее внимание. Ребята и девчата отнеслись к Владимиру с дружеским интересом, донимали расспросами. А он во время перерывов охотно рассказывал им о десантной службе, о родной Сибири. Отправляясь на экзамены, как на большое торжество, ефрейтор сделал все возможное, чтобы даже внешним видом не посрамить честь воздушно-десантных войск. Тщательно отглаженный мундир, голубые погоны, начищенные до зеркального блеска сапоги и созвездие армейских знаков на груди выглядели весьма эффектно. По-разному вспоминают люди свои армейские годы. Он же сохранит о них самые добрые воспоминания как о лучшей поре своей жизни, времени расцвета сил и дерзких замыслов. Армия дала ему многое. Он овладел профессией шофера, стал опытным парашютистом, много рисовал, начал печатать в окружной газете свои первые рассказы, узнал цену солдатской дружбе. А сейчас сдает экзамены и, возможно, получит аттестат зрелости.

Все заочники «болели» за «вундер-ефрейтора», очень сопереживали и однополчане. Каждый день он докладывал роте о ходе экзаменов, оценки получал хорошие, так что краснеть не приходилось. К счастью, экзамены оказались короче и проще, чем утомительные зачеты. Но едва они закончились, как неожиданно встала новая проблема: идти или нет на выпускной вечер. На нем традиционно вручались аттестаты зрелости. Если торжество — значит застолье, если застолье — значит, по крайней мере, шампанское, а возможно, что-нибудь и покрепче. К спиртному Владимир и сам относился отрицательно, а появление в казарме даже с легким запахом алкоголя грозило «губой»*. Дисциплина есть дисциплина. Как же быть? Отказаться от выпускного вечера и скромненько получить свой кровью и потом добытый аттестат в будничный день? Нет, не годится. Тогда как уйти из части, чтобы провести ночь после выпуска с преподавателями и однокашниками, побродить с ними по тихому летнему городу? Снова обратиться к командиру части, который и так сделал для него все возможное и невозможное? Разрешите, мол, товарищ подполковник отлучиться из расположения вверенной вам воинской части, чтобы обмыть аттестат о среднем образовании и совершить увеселительную ночную прогулку Об этом даже думать не хотелось.

До начала выпускного вечера оставалось три часа. Так ничего и не придумав, он зашел к другу Виктору — художнику соседнего полка. Человек бывалый, старше Владимира всего на два года, он в практических советах проявлял поистине старческую мудрость.

— Как дела, студент? — шутливо поприветствовал он хмурого Владимира, которого только так и называл с той поры, как узнал о его далеко идущих планах. — Плохи мои дела

— Это почему же так, кандидатская диссертация забуксовала? — продолжал беззлобно ерничать Виктор, любуясь только что нарисованным плакатом.

— В семь вечера — выпускной, а мне туда дорога заказана

— Что за чушь ты несешь? — посерьезнел Виктор. — Школу только ради этого вечера и стоит кончать! На твоем месте я бы уже давно восседал за праздничным столом, а ты в казарме киснешь. Сам, что ли, не хочешь идти?

— Скажешь тоже Конечно, хочу.

— Тогда живо дуй к своему ротному старшине или к командиру взвода. Предупреди их, что идешь на самый главный экзамен. Соври — невелик грех. Когда, мол, вернусь — не знаю. А потом мигом назад, ко мне — и в добрый путь!

— А если патруль ночью сцапает?

— Не дрейфь! Я тебя облачу в такой бальный костюм, что патрули тебе честь отдавать будут, как генералу.

При всей его склонности к авантюрам Владимир колебался: принять или не принять предложение друга. Но в конце концов согласился, потому что имел возможность не раз убедиться в товарищеской надежности Виктора. Все, что он делал, делал наверняка.

Старшина, привыкший на протяжении последних двух месяцев к ежедневным вечерним хождениям ефрейтора то на очередной зачет, то на экзамен, без особого интереса спросил:

— Что, опять в поход за знаниями? Увольнительная есть?

— Есть.

— Заполненная, с подписью, с печатью?

— Да.

— Тогда ни пуха ни пера!

Вернувшись в мастерскую Виктора, Владимир застал его за необычным занятием: вооружившись утюгом, он гладил пиджак элегантного черного костюма. Брюки, дожидаясь своей очереди, висели на спинке стоявшего рядом стула. — Отпросился, студент?

— Да.

— Тогда хватай утюг и доглаживай. Да, смотри, складок или двойных стрел не наделай.

— С собой придется брать? — кивнув на костюм, восхищенно спросил Владимир.

— Ты гладь, — усмехнулся Виктор. — Остальное потом узнаешь.

К мастерской примыкал сплошной забор, окружавший весь военный городок, и поэтому ее окна выходили на городскую улицу. Нарядив ефрейтора в гражданский костюм, в безукоризненно белую рубашку с галстуком, Виктор оценивающе глянул на неузнаваемо преобразившегося друга и, довольно хмыкнув, подвел его к зеркалу.

— Полюбуйся и будь достоин этого костюма, — с таким напутствием Виктор распахнул окно и приказал: — А теперь вылетай, живо!

Почти вытолкнув растерянного Владимира на улицу, он захлопнул окно, крикнув на прощание:

— Возвращайся ночью сюда же!

Как же все-таки отвык Владимир от гражданской одежды. Неловко чувствуя себя в шикарном костюме, озираясь по сторонам, словно подпольщик, опасающийся слежки, он добрался до школы без всяких осложнений.

Торжество еще не началось, но все выпускники были в сборе, торжественны, нарядны и жизнерадостны. На ефрейтора сперва никто не обратил внимания, но когда его опознали, Владимир оказался в центре внимания, осыпаемый шутками парней и девичьими комплиментами. Официальная часть проходила в той же непринужденной обстановке. Потом — веселая суматоха танцевального зала, где каждый отплясывал, как мог и умел, незабываемая прогулка по тихим, залитым лунным светом улицам спящего города с песнями под гармонь и гитару. Расходиться стали только под утро, неохотно, сожалея, что нельзя до бесконечности продлить эти прекрасные мгновения.

Возвращался Владимир в предрассветных сумерках. Крадучись, добрался до окна мастерской, влез в него, сменил костюм на форму, незамеченный никем проник в казарму и, быстро раздевшись, юркнул в кровать.

Пять часов воскресного утра, а он все еще не спал, перебирая в памяти события вчерашнего вечера и прошедшей ночи. Заснуть до подъема роты так и не смог. Слишком яркими были впечатления от того, что свершилось. Однако Владимир не мог предположить, что самое торжественное мгновение всей его школьной эпопеи еще предстоит пережить.